я смотрю на тебя, привыкаю к улыбке глаз, к теплоте твоих слов, к разговорам о самом вечном, я смотрю на тебя, и мне кажется: не предашь, и мне кажется, время ломается с нашей встречей, ведь ты так улыбаешься... каждому, даже мне, говоришь без запинок, тревоги и без сомнений, ты сродним с белым флагом на выдуманной войне, так что каждый желает в тебе отыскать спасенье.
я слежу за тобой, я ловлю твой усталый взгляд, твои губы в ухмылке и сжатые в кровь ладони. ты смеёшься сквозь зубы: «об этом не говорят», ты бросаешься в омут, но в нём никогда не тонешь, и как будто случайно ломается карандаш в твоих пальцах и злости, мелькнувшей в привычном взгляде. я пытаюсь понять: что реальность, а что мираж? я рисую твой профиль коряво в полях тетради, и смотрю на тебя в бесконечности серых дней: ты умело бросаешь слова, чтоб тебя любили, улыбаешься каждому, даже зачем-то мне, и сжимаешь ладони, опять собирая силы.
и теперь я боюсь тебе, знаешь ли, доверять, даже если ты скажешь, что был бесконечно честным. я же вижу, как нервно колышется рябью гладь, я же вижу: чертям в голове не хватает места. и мне кажется, только забуду и отвернусь, как ты всадишь мне в спину с усмешкой шальную пулю. я в тебе ощущаю: обиду, усталость, грусть, бесконечную слабость — привычную и больную. интересно, как много в тебе уместилось лжи? или, может быть, это не правда, а паранойя? если честно, я тоже скрываю свои ножи, так что нас в этом омуте будет хотя бы двое. это хуже всего: ты не враг, а заклятый друг, это хуже всего: вижу правду в любой улыбке. и ломается ручка случайно в сомненьях рук, это хуже всего: моя вера настолько хлипка.
мне казалось, что ты настоящий совсем другой, я шептала одними губами: «ну целься, целься» и боялась всю жизнь повернуться к тебе спиной, но ты был самым честным, когда попадал мне в сердце.
Defin
читает Вэнди